top of page

Все демоны. Чарка

Все демоны. Чарка.jpg

Книга содержит фантастические повести «Все демоны» (мистический детектив) и «Чарка» (постапокалипсис).

Все демоны: Параллельно нашему миру существует мир фантомов - мир наших мыслей и образов. Причем человек – это гусеница, а мысль, образ, рождаемые человеком, – бабочка. Фантомы живут и питаются за счет мыслительной энергии человека. Герой повести при поисках пропавшего друга сталкивается с противодействием мистических сил. Выстоять и победить удается, только узнав природу этих сил.

Чарка: После мировой катастрофы мир разделился на две цивилизации. Одни – люди - ведут первобытный образ жизни в развалинах городов. Другие – чарки – приспособились жить в океане и сохранили более высокий уровень развития. Между ними вражда. Герой повести спасает чарку. В  борьбе с соплеменниками и другими за девушку и выживание он обретает утерянные знания и уводит свой народ в лес, чтобы начать там новую жизнь.

Книга предназначена для любителей фантастики.

Екатеринбург, Издательские решения, 2015. - 234 стр.

ISBN 978-5-4474-1771-0.

Электронная книга в форматах PDF, EPUB, MOBI, fb2 и других на заказ. При заказе обращайтесь на мой e-mail.

Все демоны. Чарка

Фрагмент

Все демоны

На этот  раз я незаметно для  себя нагрузился основательно и, поднимаясь по лестнице, вынужден следить за выкрутасами ступенек под ногами и придерживать руками покачивающуюся  стену. Поэтому,  когда руки натыкаются на почтовый ящик, мне в голову приходит  мысль, что неплохо было бы захватить по пути корреспонденцию, скопившуюся там за несколько дней, и  которую я  в спешке  и лени  не удосуживался вытащить.

Ключ от  ящика, как обычно, затаился где-то в карманах и желает поиграть со мной в прятки. Я плюю на его заигрывания и  выворачиваю дверцу. Секция чудом остается  на месте, но цель достигнута —  ящик  открыт. Он битком набит газетами и журналами —  всяческой макулатурой, которую я неизвестно зачем выписываю. Ведь на то, чтобы  прочесть или  хотя бы просто  просмотреть  все это, у меня абсолютно  не хватает времени.  Пачка изрядная, и  я  уже   сожалею, что  совсем  некстати  связался с ней. Но  отступать я  не  привык и решительно  выгребаю  все   из  ящика.

После неудачной попытки закрыть дверцу ящика я, как матерый пират, устремляюсь на абордаж  следующего  лестничного  пролета, но тут замечаю почтовый конверт, элегантно разлегшийся  на  освещенной ступеньке. Лежит он здесь издавна или же выпал, когда я пытался закрыть ящик, —  этого  я не знаю. Склоняюсь ко второму предположению. Поэтому, стараясь не  терять третьей опоры, стены, тянусь за ним. Занятие это довольно рискованное. Того и гляди, как бы какая-нибудь особо ретивая ступенька  не съездила по зубам.  К  тому же конверт упорно не желает даваться в руки, ловко ускользая меж  пальцев в самый последний момент. Возможно, он хочет поиграть со мной в прятки, но я потакать ему не намерен.

— Кис — кис! — сюсюкаю  я, стараясь  задобрить его, запудрить мозги и заставить потерять бдительность, — иди  сюда, не бойся.  Я конверты не ем, чес-с слово!

Тот задумывается над  моими словами. Улучив момент, хватаю его.

— Попался! —  рычу злорадно. — Прощайся с жизнью!

Зажав конверт для верности в зубах, запихнув к нему в компанию остальные газеты, иду на приступ лестничного бастиона.

Знал бы я, что готовит мне судьба в этом конверте,  ни  за что бы не нагнулся. Гордо прошел  бы мимо,  несмотря на все его заигрывания. А к утру от  него и следа бы не осталось. Пацаны изорвали бы ради хохмы. Или какая-нибудь в меру любопытная соседка прибрала бы его и попалась вместо меня на удочку. Увы, содеянного уже не вернуть!

Письмо оказалось адресованным мне, причем отсутствие обратного адреса указывало на его анонимность.  Это меня слегка интригует. Захватив конверт, отправляюсь на кухню, где  между двумя стаканами крепчайшего чая,  принятыми  для восстановления нарушенного баланса  между душой и телом, распечатываю   его и  нахожу обычную почтовую открытку, которыми обставлены все почтовые киоски. На открытке наспех и  непонятно набросано: «Кам. хр., 215, В325».

Это уже смахивает на сюжет из детективного романа. Я представляю, как кто-то неизвестный, преследуемый по пятам вооруженной бандой, прячет обличающие ее документы  или сокровища в сейф,  судя  по всему камеры хранения, но пуля  настигает его у почтового ящика, куда он, собрав последние силы, бросает шифрованное сообщение. Только почему оно адресовано мне?

Заглядываю на всякий  случай в конверт, но ничего больше оттуда не  выуживаю. Следы тайнописи на открытке также отсутствуют. Ничего странного в этом письме, собственно говоря, для меня нет. Существует определенная категория лиц, которые что-то знают, но не желают, чтобы их имя фигурировало в этом деле. Мне уже приходилось  связываться с  такими случаями, и, позвольте признаться,  передачи выходили неплохие. И из  этого можно слепить какой-нибудь жареный сюжетик.

Должен сказать, что я работаю режиссером на телестудии. Работа не пыльная, мне нравится. К тому  же  есть в  ней что-то такое, что позволяет  оптимистичнее  смотреть на этот безумный мир и осознавать, что не напрасно портишь воздух своими миазмами. Потому-то я и специализируюсь  на скандальной хронике. Выуживаю из жизни нашего заштатного городка острые моменты и выношу на всеобщее обозрение в субботней «Панораме». Эффект бывает иногда  такой  оглушительный,  что  сверху   слышится   громогласное рычание, и  мое руководство рвет на голове волосы и издает приказы о моем  увольнении. Потом все  постепенно затихает. До очередного  скандала.  Без меня  студия совсем бы захирела, Там это понимают и, скрипя душой, мирятся с таким положением вещей.

Сейчас мне надо бы лететь за этими документами, но воспоминание  о  лестнице низводит меня на грустные размышления. Потому я отправляюсь спать, решив заняться ими на следующий день.

 

...Я стою в толпе. Угрюмой безучастной толпе,  сероликой, безмолвной, смирившейся в ожидании чего-то страшного и неизбежного. Воздух насыщен серым промозглым  туманом, им же насквозь пропитаны наши тела. В тумане теряются люди. Не видно ничего. Только прямо перед нами смутно  проступает  стена и  скат крыши конусообразного здания,  такого же серого. И туман, и здание, и мы  сами  застыли в неподвижности, словно  восковые  фигуры. Ни дуновения ветерка, ни шелеста деревьев, ни  шороха  одежды. Застыли навечно. Только тяжелые гнетущие мысли, мурашками копошащиеся в голове, создают ощущение  реального, не  вымышленного присутствия. Да еще оживляют эту серую бесцветную  картину алые сполохи,  пробивающиеся  сквозь туман  сверху, с того места, где должен кончаться конек крыши. Эта неизвестность, тоскливое ожидание страшного суда невыносимо. Сломив сопротивление  апатичного  тела, я делаю шаг— другой в сторону,  стараясь не терять из виду здание.  Меня тут же окружает со всех сторон туман. Люди растворяются в нем.

Крыша у здания низкая,  что позволяет мне без особого труда забраться на нее. Ползу вверх, к полыхающему размытому пятну. Пятно все ближе, яснее. Передо мной открывается  отверстие,  из  которого вырывается  столб багрового света. Застыв в изумлении и ужасе,  смотрю вниз, не в силах оторвать взгляда. А там полыхает море огня, видны корчащиеся в нем тела, мелькают темные фигуры. Жар и  запах горелого мяса доносится до меня, и я мгновенно покрываюсь холодным потом. Это же... И тут  кто-то хватает  меня за  ноги  и сбрасывает вниз, в огонь.  Мелькает черная  волосатая морда. Я падаю и ору благим матом...

 

Вскочив весь в поту, ничего не соображая, я  ошалело таращусь  в  темноту. В  ушах все еще  стоит исторгнутый мною дикий вопль. Где я? Что со мной? Вокруг тишина и черное безмолвие. Ни времени, ни пространства. Я один в этом безмерном мраке. Впрочем, нет, не  один. Кто-то неопределимый и жуткий  присутствует рядом. Я  чувствую его, и от этого чувства, липкого как страх, у меня по спине бегут мурашки.

Постепенно сознание  проясняется, и до меня  доходит, что  я  дома,  в  своей постели, а все  остальное — кошмарный  сон. Вот только ощущение  присутствия в  комнате кого-то чужого остается реальным.  Это  подтверждает блеклый круг  света, ползающий  по журнальному столику,  что стоит у изголовья кровати.  Я замечаю его боковым зрением,  но ни повернуть  головы, ни  вскочить, ни заорать, чтобы спугнуть ночного гостя, не  могу. Тело сковано по  рукам и ногам какой-то неведомой силой. Даже взгляд — и тот  отвести  не  в  состоянии. Только  безропотно  слежу   за   тем,  что творится на столике. А непрошеный посетитель неспеша перебирает бумаги. Его самого не видно, только газеты — одна за другой — подымаются и аккуратной стопкой укладываются в сторонке. Что-то  неестественное, мистическое  грезится  в этих действиях. Гнездящийся глубоко внутри страх выступает наружу. Волосы на голове  шевелятся сами собой, мозги вмиг очищаются от хмельной тяжести. Собрав в кулак все  свои силы,  пытаюсь сдвинуться, но не могу. Только мысли лихорадочно ворошатся в голове, пытаясь  найти объяснение происходящему. От этого, от беспомощности стиснутого  в коконе тела они  кружатся  все  быстрее. Я  чувствую,  как подхожу  к грани срыва, за которой  беспамятство или сумасшествие.

И тогда, словно  почувствовав  мое состояние, свет гаснет. На меня валится темнота. Оцепенение исчезает. Падаю мешком на постель, зарываюсь в подушку и, укрывшись с головой одеялом, лежу, не в силах ни  заснуть,  ни решительно  и  смело откинуть одеяло.

 

Полудюймовое сверло впивается в затылок и  принимается с визгом и скрежетом вгрызаться  все глубже и глубже. Не в  силах более терпеть, трясу головой и...

Чарка

…Лэн попал в команду Кри, направленную на заготовку дерева. Их группа из пяти человек шла по холмистой местности, держа курс на Каньон. Окрестности представляли собой унылое зрелище. Серые холмы от края до края. Вездесущий бетон и битый кирпич в бахроме нетленного пластика. Серо-желтая трава, пробивающаяся чахлыми низкорослыми кустиками между ними. Единственное, что разнообразило места, — это черные, сизые, ядовито-зеленые и ржаво-красные проплешины, кляксами разбросанные по поверхности. Откуда они появились, из чего состояли, — этого не знал никто. Было известно только, что места эти опасные, гиблые. Не один смельчак, погнушавшийся мерами предосторожности, поплатился за свою смелость жизнью. Лэн видел однажды, как сизая плешь в два счета засосала попавшую в нее собаку, удиравшую от кошачьей стаи. Другие насылали болезни, от которых человек в одночасье покрывался струпьями. У него выпадали ногти, волосы, зубы. Сам он ссыхался и угасал за несколько дней. А были и такие, вдохнув зловонные испарения которых, все живое падало замертво. Или сходило с ума и убивало все, что двигается. Но самыми опасными были черные плеши. Что бы в них не попадало, исчезало бесследно. Даже несокрушимый ни солнцем, ни временем пластик. Они предпочитали асфальтовые поверхности, которых в Городе было предостаточно, и к тому же не сидели на одном месте, а постоянно передвигались с места на место по всему Городу. Обнаружить такую плешь, покрытую сверху пылью и почти незаметную, было трудно. Потому горожане предпочитали пробираться по не очень удобным, но безопасным завалам. Там, где проползала черная плешь, оставались только песок и гравий. Все остальное исчезало. Это позволяло надеяться, что со временем плешь съест весь асфальт и уберется восвояси. Тогда можно будет спокойно ходить по Городу.

Вот и сейчас Кри осторожно вел вытянувшуюся за ним цепочкой группу, прощупывая длинным слэгом подозрительные места и издали обходя плеши. Лэн, прижав больную руку к груди и скрипя зубами от пульсирующей в такт шагам боли, замыкал цепочку.

Каньон представлял собой широкий и глубокий провал в земной коре, извилистой линией приходящей откуда-то издалека и тонущий в Океане в миле от того места, где стоял Кри со своей группой. Крутые обрывистые некогда стены его сгладились, и теперь Каньон более смахивал на пологую долину, заросшую внизу густым сизым Лесом. Откуда приходил он, где его начало, — этого не знал никто. Возможно, знали Великие Предки, но знания — неиспользуемые, ненужные, мертвые —  давно затерялись. В глубине души Лэн сожалел об этом. Что-то, гнездившееся глубоко внутри, иногда толкало его неизвестно куда и томило душу непонятной тоской. Убогая жизнь, ограниченная узким мирком владений Семьи Воклотов — Домом, полями и пастбищами. Изнурительная работа целыми днями с единственной целью — поесть сегодня и не умереть с голоду завтра. Кровавые стычки с соседями и пришлыми, посягнувшими на их владения. Все это отупляло, но так и не выбило у него тягу к неизведанному миру, лежащему за владениями Воклотов. Миру таинственному и загадочному. Раньше дядя Сэд как-то утолял этот душевный голод. Рассказывал мифы и легенды о прошлом. О  людях, живших здесь давным-давно. О циклопических постройках, в развалинах которых теперь жили Воклоты. О тележках, движущихся сами собой. О вообще непостижимых для разума летающих штуковинах. Дядя Сэд и сам-то всего не понимал в этих легендах и в ответ на вопросы Лэна лишь пожимал плечами да объяснял людским вымыслом. Попробуй-ка проедь, к примеру, на такой тележке по городскому бурелому или хотя бы за Городом. Моментом угодишь в плешь. Или летать… Если бы такое было возможно, то обязательно нашлась бы какая-нибудь тварь, умеющая зависать в воздухе. Летающая собака, кошка или, на худой конец, крыса. А раз в воздухе никого и ничего нет, то летающие штуковины — обычная сказка наподобие «доброго солнца».

Но теперь дяди Сэда нет, и никто уже не сможет ответить Лэну, утолить томление его души. А томление осталось, и сейчас, при виде каких-то полуразрушенных построек, виднеющихся в сизой дымке на другой стороне Каньона, нахлынуло на него с новой силой.

— Дядя Кри, — не удержался он,  — что это там, за Каньоном?

— Отстань, сопляк! — рявкнул в ответ Кри, всматривающийся вниз, в Каньон.

— Я не сопляк! — кровь ударила в голову не ожидавшего такого ответа Лэну. — Козел плешивый!

От со свистом рассекшего воздух слэга он увернулся, но от следующего удара в грудь покатился по земле. Вскочив, он отбежал на безопасное расстояние.

— Ну, — зло прорычал Кри, — еще вопросы будут?

Лэн молчал, ненавидяще следя за Кри. Глупо дерзить, когда безоружен, да к тому же имеешь только одну здоровую руку. А уж глупее некуда обозвать плешивым козлом Кри. Тот и в самом деле походил на такого. Драная, в лохмотьях одежда, кустистые пучки волос на лысом костистом черепе, редкая козлиная бородка. Все за глаза так и называли его. Лэн, ляпнув его прозвище, угодил тому в  самое больное место. Кри, стоявший по рангу, а значит и по силе, после самого Воклота, был опасным противником. Никто, даже Шон не осмеливался становиться у того на пути. И шансы у Лэна остаться в живых, пусть даже с переломанными ребрами, значительно уменьшились.

Но Кри отвернулся и снова уставился на Каньон. Что-то более серьезное привлекло его внимание. Лэн облегченно вздохнул. Опасность пока миновала. Он провел рукой по потемневшей поле  плаща. Острый конец слэга оставил после себя рваную борозду. Рана была неглубокой и опасности не представляла. Хотя и сильно кровоточила. Лэн обошелся тем, что прижал плотнее руку к боку, чтобы остановить кровь, и пустился следом за группой. Те уже скрылись за грядой.

Каньон был единственным местом, где рос Лес. В самом Городе и прилегающих окрестностях ничего подобного не было. Густые заросли кряжистых, перекрученных стволов с зеленовато-фиолетовой листвой расползлись по дну и склонам долины. Сам он и населяющая его живность жили какой-то своей загадочной и неведомой жизнью, вселяющей в чуждых этому миру людей почтительное благоговение. И хотя люди пришли и по-хозяйски разделили Лес на участки, вламываться в его жизнь и нарушать ее своими законами остерегались. Лес давал им огонь и оружие. Не считаться с этим было нельзя. Поэтому ограничивались тем, что выбирали по необходимости старые и погибшие деревья. Лишь иногда с большими предосторожностями срубали тонкие, но крепкие стволы и ветки, годившиеся для луков и копий. Лес стоял здесь издавна, возможно, с самого Начала и, казалось, был незыблем во все времена, как прошедшие, так и будущие. Рождались, жили и умирали люди, поколение за поколением, а Лес стоял. Если бы он мог говорить, то, как казалось Лэну, рассказал бы много интересного из той жизни, прожитой им от Начала до Конца. И после Конца. Жизни, утраченной людьми навсегда.

bottom of page